А на следующий день масла в огонь подлил зловредный прокурор, словно прочитал их виртуальный диалог.
- Тебе бы, дочка, мужика хорошего, - ни с того ни с сего сказал он за обедом, и Ева поперхнулась щами и долго кашляла, вытирая слезы и задыхаясь.
- Хороший мужик – понятие абстрактное, - сдавленным голосом вымолвила она и отхлебнула клюквенный морс. – Одной денег надо побольше, другой краны чинить и полки вешать, а третьей - чтобы поговорить...
- Понятное дело, что каждому свое, - кивнул гном. – Да только ты-то свой список желаний сама должна составить.
- Составила уже, - неприлично хихикнула Ева и снова закашлялась. – Мыс Доброй Надежды и Кадиллак. Ну и чтобы косая сажень в плечах и стать, как у Брюса Уиллиса, и размах планов, как у Александра Македонского.
Чего она вдруг перед прокурором разоткровенничалась, она не понимала, и это ее нервировало сверх всякой меры. Прокурор же, напротив, источал елейную любовь ко всему живому и какое-то немыслимое благолепие, час назад закончив сцену, где маньяк вырезал на плече жертвы слова "Кара Господня". Надо сказать, вырезал профессионально, точно, по трафарету, хирургическим скальпелем и с обезболивающим, чтобы не орала. Где милейший дядечка насмотрелся таких ужасов и как после этих кошмаров мог с удовольствием вкушать яства со стола и участвовать в чужой судьбе, она решительно не понимала.
- Если не побрезгуешь, - сказал прокурор и захрустел соленым огурцом, опустошив вторую рюмку, - у меня есть почти тайная комнатка. Мне-то в ней делать нечего, а вот дочка моя очень эту комнатку уважает.
На этот раз Ева Евгеньевна умудрилась ничем не подавиться и быстро пролистала в голове сказку о Синей Бороде. Правда, на Синюю Бороду прокурор не тянул, если только его дочь уважала красить волосы в синий и душить красавиц, которых папаша щедро откармливал в столовой. Из сказочных героинь только Мальвина подходила под описание синеволосой, но в своей тайной комнатке она запирала мужчин после жесточайших пыток дисциплиной и учебным процессом. Ева на мужчину, годного для запирания Олюшкой, не походила вовсе, даже несмотря на неизменные джинсы и клетчатые рубашки.
- Так вот, - не торопясь, продолжил собеседник. – Олюшка у меня большая модница, и гардероб ее весьма условно может называться комнаткой. Зато выбор там как в лучших парижских салонах. И по комплекции она на тебя похожа. Так что отведу тебя, и выбери себе платье по вкусу. Потому что едва ли мужчина с Кадиллаком, которого ты ждешь, захочет встречаться с пацаненком. А ты как есть мальчишка, хоть и с округлостями.
- Я не жду никакого мужчину с Кадиллаком, - поморщилась строптивая москвичка.
- Ну не с Кадиллаком, так с Порше, - терпеливо закивал старичок. – Как ни назови, суть одна. Ты должна быть похожа на женщину и вести себя, как женщина. С тобой должно хотеться шампанское в постели пить, а не пиво в кабаке.
Она отнекивалась, как могла. Ссылалась на занятость, на мифического мужчину, который ждал с цветами перед дверью московской квартиры, но старичок привел ее в гардеробную дочери и захлопнул дверь.
- Выбери, тогда продолжим работать.
И ушел, шаркая теплыми тапочками по деревянным полам. Ей бы следовало восхититься обилием форм и видов, но она трогала вешалки с какой-то странной брезгливостью, как будто это была униформа для красотки из борделя. И все-таки, все-таки... Руки сами выдернули это платье из вереницы умопомрачительных моделей для приемов, приложили к груди, погладили сияющий материал. Черт с ними, с борделями! Представилось, что ветер с Мыса Доброй Надежды рвет с нее юбочку, как нетерпеливый любовник, и мучительно захотелось соленых брызг и грохота волн о скалы. Все у нее не как у людей. На свидание бегает одетая, словно разносчик газет, зато скалы покорять ей надо непременно в красном, соперничая с падающим за горизонт солнцем. Интересно, какой он – горизонт южного полушария. Вдруг, вопреки законам физики, вообще полукруглый, или очень близкий, потому что рядом полюс, ну или нет его вовсе, а есть только простор и нескончаемое море, а за ним край света, лежащий на спинах трех слонов, попирающих гигантскую черепаху.
Джинсы бесполезной лягушачьей кожей валялись на полу, а она крутилась перед зеркалом, как записная модница, и все никак не могла налюбоваться на себя в красном. Вернее, на красное на себе. Платье переливалось от темного к светлому, будто шкура животного, туго, но не вызывающе, обтягивало грудь и обнимало талию, и разбегалось вниз свободными волнами. Она переступала босыми ногами по полу, приподнималась на носочки, быстро оборачивалась на свое отражение через плечо, пыталась застать свою красоту врасплох, и недовольно поводила обнаженными лопатками – красота если и не спасала мир, то уж точно расцвечивала во все оттенки алого. Платье было безупречным, и она в нем – умопомрачительной. Не Лилит и не Ева. Не стерва и не скромница. Не невинность и не порок. В ней щедро было замешено все, что творец пожелал добавить в Женщину, чтобы сделать Мужчину управляемым. Когда Мужчина видел такую Женщину, он забывал о поисках истины и древе познания, об утраченном Рае и угрожающе близком Аде. О боли, крови, предательстве и бедности. Он вожделел и покорялся. Он отдавал почти всего себя, требуя взамен всю ее. Всю, без остатка.
Она тряхнула длинной челкой и посмотрела в лицо женщины в красном платье. Готова ли она отдать всю себя? Не за отпуск в Африке и поцелуи со вкусом океана, а просто так, за размытые перспективы в будущем, за непонимание, ссоры, обиды, неотвеченные звонки и равнодушные сообщения на телефоне. Готова ли она получить власть над мужчиной, почти безраздельную... На время... На неделю или месяц, пока он будет увлеченно смотреть и платить в ресторанах, пока он не пресытится этой грудью, вздорным нравом и запахом ее сигарет в машине. Пока он не поймет, что она не аленький цветочек, а чудовище, глумливо вылепленное горшечником и обманывающее наивных мужчин соблазнительными женскими формами.
- До того ты хороша, Евушка, что был бы я на пару годков моложе... - Ева от неожиданности крутанулась на пятках, взметнув пламенеющую юбку чуть не до талии, и прокурор сыто заулыбался и посмотрел глазами истинного знатока маньяков. – Ты снять-то его сможешь? Оно к тебе, как кожа, приросло.
Ева испуганно уронила ладони на живот и тут же растянула губы в улыбке, все еще чувствуя дрожь в спине.
- Я просто примерила. Сейчас сниму, извините.
- Не тушуйся. Я же и позвал тебя сюда, чтобы ты выбрала себе. Оно твое... будет, если исполнишь мою просьбу.
- Просьбу?
Ева завела руки за спину и изогнулась, пытаясь дотянуться до молнии. Прокурор выпучил глаза и сглотнул слюну, наблюдая, как округлился ее и так не малый бюст и заиграли ключицы. "Ну надо же, и он вожделеет, старый сморчок! Опасный наряд!" – сокрушенно подумала она и зацепила пальцами язычок молнии. Она не торопилась расстегивать платье в его присутствии, а он являл собой соляной столб, даром что не был похож на жену Лота.
- Сними, - наконец вымолвил старичок и вздохнул. – Дай хоть посмотрю на тебя. Уж сколько лет не видел молодое тело, а где же вдохновение черпать?
- Вдохновение на пытки? – спросила Ева и расстегнула платье. – Он же их мучает, жжет, режет.
Платье поползло с плеча и Ева ладонью согнала его вниз к локтю, открыв чашечку сиреневого бюстгальтера взору хозяина.
- Так?
- Сними, - снова простонал он. – Совсем сними.
Платье, еще минуту назад крепко обнимавшее ее за талию, как в замедленной съемке ползло вниз по бедрам, закрыло колени, обхватило щиколотки и замерло. Ева посмотрела вниз и переступила через свою новую кожу, нисколько не похожую на потертый джинс.
Прокурор пошел вокруг нее по дуге на расстоянии метра, жадными глазами ощупывая ее тело. Ева обхватила себя за локти и следила за ним сначала взглядом, потом вывернула шею, стараясь увидеть, что ему надо за спиной. Но через минуту он появился из-за ее второго плеча и замкнул круг, остановившись напротив.
- Платье мое? – усмехнулась Ева, разглядев давно забытое томление в его лице. – Или надо еще что-то сделать?
- Туфли к платью, - хрипло сказал старичок и протянул к ней руку, как пророк. – Туфли возьми, а я дотронусь до тебя.
- Вы же не думаете, что я...
- Я должен почувствовать! – умолял он всем своим видом. – Как мне вжиться в его образ, если я столько лет без женщины?
Ева сделала шаг вперед и подставила плечо под его руку, готовая отскочить в любую секунду. Но он и не думал злоупотреблять. Приложил ладонь и замер, чуть покачиваясь, вбирая ее тепло и молодость. Ева стояла, как истукан, стараясь не распалять автора и не спугнуть его вдохновение в блуждающем взгляде. Наконец, он нашел в себе силы отклеить руку от ее плеча, прошелся пальцами вниз до кисти, с легким нажимом потрогал упругий живот, спустился по бедру ниже линии бикини, и отодвинулся, давая ей дорогу к лежащим на полу джинсам.
- Кому же ты такая достанешься, Ева, - почти прошептал он, дискутируя сам с собой, и пошел прочь из гардеробной, но вспомнил свое обещание, вернулся к стеллажам с обувью, тщательно осмотрелся и ткнул пальцем в красные туфли. - Вот эти примерь! И оденься, нам писать надо.
- Ладно, - неожиданно высоким голосом пискнула она и подхватила джинсы, как будто только сейчас усомнилась в его намерениях.
Платье в ярком подарочном пакете и коробку с незнакомым названием итальянской фирмы потряхивало на рытвинах на пассажирском сидении. Ева Евгеньевна строго взглядывала на подарки и изумленно – в свои глаза в зеркале заднего обзора. Старичок трогал ее весьма целомудренно, а она, как девочка за конфетку, давала себя трогать, чтобы получить модные обноски, оставшиеся от Олюшки. Это даже не секс за свидание и ресторан, это вообще какое-то извращение. Навигатор что-то пробухтел про потерянный маршрут, и бывшая Лулу подумала, что он прав, что она сбилась с дороги и бредет, как дурочка, не разбирая, что там впереди. Телефон весь день молчал, хотя она несколько раз вытаскивала его из сумки и озабоченно встряхивала, как ртутный градусник. Но уровень сигнала был максимальный, а звонков и сообщений не было. Она даже разок втайне перезагрузила аппарат, но лучше не стало. На экране светилась черным тишина и обида обманутых ожиданий Алексея Егоровича.
В общем-то, это было закономерно. Пацанка, даже с шикарной грудью и кормой, с потрясающей копной волос, но не умеющая себя вести, смолящая сигарету за сигаретой и думающая о принце на Кадиллаке, как о сексуальном объекте на пару недель, а не как о мечте своей жизни, не могла быть востребована в реальном мире пугливых главредов, нудных Ронов Хаббардов и вышедших в тираж старичков-прокуроров. Максимум, на что она могла рассчитывать, – соблазнить на майской вечеринке симпатичного коллегу из соседней редакции. Может, на месяц, а если повезет, то месяцев на пять. За это время коллега заматереет и обратит свой взор на девочек с ресепшн, старшей из которых было двадцать три. "Ну и пусть катятся к своим секретаршам и своим Лулу!" Впервые в жизни она произнесла собственное второе имя с отвращением, прислушалась к его звуку и решила, что больше никогда не откликнется на эту собачью кличку.
Комментариев нет:
Отправить комментарий