Ни о чем и обо всем

Дождь даже и не прошел - пробежал, серо-оранжевые размытые облака, как акварельные наброски, висят над городом.
Город - это сильно сказано. Окраина. Цементный завод с трубами, увешенными рекламой, железнодорожная ветка, два недостроенных дома, высотки, модные монолиты, которые неизвестно когда заселятся, хотя в свете новых постановлений о расширении Москвы уместнее было бы говорить: неизвестно кем заселятся. Москва сейчас в каких-то десяти километрах, а у машин, стоящих под окнами - региональные номера, не подмосковные, а Бог знает какие, со всей страны. Сползаются люди в новую агломерацию, заселяют, бьются за прописку, за близость к столичным благам и яствам. И нет уже давно колбасных поездов, а все равно вся психология строится на том, что тут богаче. Едут, матерят столицу во всех плацкартах, купе и СВ - и матерят откровенно. И зажрались мы тут, и пенсии у нас больше, и квартир у нас на каждого по три штуки, и зарплаты нам ни за что платят, и у детей наших возможностей не исчерпать. Матерят и снимают-покупают квартиры, хотят стать москвичами, чтобы ненавидеть сначала коренных жителей (да сколько нас тут осталось-то), а потом таких же как они приезжих, злых, голодных, неудовлетворенных.
В этот город едут только недовольные жизнью, вот почему он - средоточие зла. Копит яд, травит все живое вокруг.
Да, я становлюсь другой, когда возвращаюсь в него, и едва ли кому-то можно объяснить, что я не хочу возвращаться. Ни в пейзаж с цементным заводом, упирающимся трубами в пыльное небо, ни в спальные районы юга или севера, ни даже на улицу Герцена, дом 16, квартиру 1 прямо напротив консерватории. Не хочу. Не люблю. Не могу. Душно мне тут, и не спасает ни дождь, ни даже расцветающая сиренью старая Москва или университетские просторы.
Я любила ее, я верила ей, я обманывалась ее переулками, в которых жила моя любовь, мои мечты, мои жертвы и запреты.
А теперь я устала от нее, как от старого любовника, с которым ничто больше не связывает, кроме почти нереальных воспоминаний.
Только один человек мог бы остановить меня. Но не остановит, даже не узнает, что я покинула этот город. И, наверное, это к лучшему, потому что остановиться - это умереть в раздражении, в нелюбви, в разочаровании.
Море. Провинция.
И даже если будет очень трудно, а так и будет, лучше трудно там, чем невыносимо здесь.
Интересно, если бы Бродский не сказал этих судьбоносных слов, чем бы я оправдала свой отъезд?