Любовь к блондинкам

До встречи с ней я была уверена, что не люблю блондинок.
Но жизнь такая штука, Мэри... Все меняется тогда, когда ты этого не ждешь.
Меня честно предупредили, что она махровая блондинка, со всеми вытекающими. Она глупа, безответственна, болтлива, себе на уме, она делает то, что хочет, и придуривается, когда чего-то не хочет. Хлопает глазками, корчит обиженную рожицу и даже обижается всерьез.
Мне сказали, что я долго не выдержу с ней рядом, что лучше не морочить нам обеим голову и обойтись без этих отношений. Но я хотела приблизиться к пониманию, чего мне не хватает для того, чтобы стать такой, как эти милые, безответственные, почти воздушные существа.
Мне было интересно, и я настояла на своем.
И вот я встречаю ее с поезда, она смотрит на меня своими большущими глазами, полными слез и непонимания. Она еще не знает о моих далеко идущих планах относительно наших отношений. Она - сама невинность, легкий испуг и надежда.
Она рыжая. И это нисколько не умаляет ее заслуги в достижении вершин блондинистости. Напротив, она даже скорее приближается к ним, ибо этот цвет мне куда ближе. И подкупают ее карие глаза и 17 см от пола в холке. В первого взгляда она чудо. Со второго - она была бы им, если бы не была законченной дурой.
Она всегда улыбается. Это нормально, что она всегда улыбается, и у нее на морде лица независимо от полярности эмоции цветет эта улыбка?
Когда вам улыбаются - вы таете. Когда вам улыбаются третьи сутки подряд, вы начинаете думать, что у вас в отношениях все слишком серьезно и по-настоящему, а значит, опасно. Когда отношениям месяц, а она все еще улыбается... Я становлюсь мужиком и думаю про "закрой рот, дура!" А вы про что?
В принципе, я ее любила. За ее хороший характер, за то, что она всегда рядом, за то, что когда ты смотришь на нее - она тут же начинает кружиться на месте, как юродивая, и хрипло подтявкивать (у нее порезаны связки - и это особый повод для любви и счастья!), за то, что на руках она коматозница, она цепенеет и смотрит на тебя, хоть веревки из нее вей, хоть узлы вяжи.
И еще она привлекает внимание. И это забавно.
Еще до того, как ГАИ распорядилось ввести принцип приоритета пешехода на дороге, и сотни тысяч идиотов решили, что им можно все, вплоть до умереть под колесами несущихся иномарок, потому что им дали право законно умереть и быть отмщенными, с ней на руках я вызывала ступор среди автомобилистов. Даже отмороженные начисто БМВ научились останавливаться и пропускать нас с ней. Я мимикрировала, становилась блондинкой с очаровательным пушистым клубком на руках. Это было ново и пикантно.
Я приспосабливалась к тому стилю жизни, который заставлял соответствовать образу дамы с собачкой. И приспосабливала ее к своей реальности. Моя реальность была в разы жестче, чем ее. В моей реальности надо было научиться передвигаться на поводке или на шлейке (к моменту начала обучения блондинке было 7 лет), научиться преодолевать препятствия в виде люков на дороге, научиться всходить на ступеньки. Тот, кому не пришлось в сознательном возрасте учиться ходить по лестницам, с высокой вероятностью нас не поймет.
Она не ходит на поводке и на лестнице - это бы клинический диагноз. И он не подтвердился. Правда терапия была шоковой, потому что я не церемонюсь с мюнхаузеном. У нее был мюнхаузен. Она была убеждена и врала мне тоже убежденно, что она не в состоянии, ни при каких обстоятельствах. Лучше умереть! Но научиться ездить на пушистой жопке оказалось не так прикольно, как весело вспрыгнуть на одну ступеньку, потом на вторую.
И поводок, в общем-то, не особо мешал. Не давал случайно заблудиться в кустах и выручал в случае, если встречная псина была агрессивна.
Кстати, о ее голосе. Связки были порезаны очень давно, полагаю, еще в Америке. И это мирило меня с ее глупостью и активностью очень легко. Ибо ее голос я услышала недели через три после ее приезда при комических обстоятельствах. Как сейчас помню. Было 9 мая, в этот день я сижу у телевизора и смотрю старые фильмы. Старых фильмов в программе с каждым годом становится все меньше, к сожалению, но суть не в этом. Я не помню, какой фильм шел. Мы с сыном валялись на диване и упирались в телевизор, где злые фрицы травили овчарками военнопленных. Овчарки рвали глотки, остервенело кидались на людей, и ничего, кроме оголтелого лая не было слышно. Моя блондинка присутствовала, как обычно, рядом с диваном (я не люблю таскать собак на диван, так как первым номером в квартире обретался ньюф 76 см в холке, а ему моего двуспального дивана, как показало его подростковое упрямство, было мало), и тут сквозь телевизионный лай пробилось это нечто... даже не передать: шепотом, надрывно, сопереживающе. "Овчарка моя!" Мы с ребенком на самой трагической сцене зашлись гомерическим хохотом. Да простят меня все военнопленные и жертвы фашистского обращения! Это было выступление блондинки в стае. Ничего не сделать, она собака и априори на стороне собак, даже если это зубастые нацистские выкормыши! С того моменты мы ее почти зауважали. У нее был внутренний голос, и она умела его возвышать.
Я ходила с ней на работу. Нет, неточно. Я носила ее на работу. Легко ходить с милейшим существом, которое не стоит на учете в кадрах, не отвечает на звонки, не считает балансы, не рисует дизайны и не копается в программном коде, только в одном случае. Когда ты - начальник. В тот момент я чувствовала себя настоящей "самодурой". Потому что моя блондинистая "овчарка" сидела позади меня в кресле или у меня на коленях, оставляя повсюду длинные пряди шерсти (девица к лету раздевалась), и смотрела на меня преданными глазами, чего едва ли я могла ожидать от подчиненных, которым была вынуждена задерживать зарплату. Так на работе на меня не смотрел никто. Я даже подумывала взять ее в штат, особенно если подобрать ей милый комбинезончик цвета хаки в стиле ЧОП. Ей бы пошел. Блондинки хороши в любом прикиде.
И пусть она была глупа, как пробка, излишне активна, манипулировала мной, или пыталась, по крайней мере, у нее было одно неоспоримое достоинство - она была замечательным пассажиром. Я не люблю ездить одна и, по большей части, не езжу. Компанию мне составляет либо радио, либо телефон, либо реальный пассажир, по совместительству - штурман.
Рыжая звезда ездила на пассажирском сидении и смотрела на меня такими глазами, что устоять я не могла. Практически всегда я брала ее на руки и, успешно помещаясь между мной и спортивным рулем Мерседеса, она была благодарна мне, словно я спасала ее жизнь из лап песьего дьявола. Она до жути боялась грузовиков и показывала мне всем своим гламурным тельцем и мордочкой, что только благодаря мне она еще тут. Я разговаривала с ней, я уговаривала ее, я обещала ей неземное блаженство, если она не станет бояться и доберется со мной из точки А в точку Б. Она давала себя уговорить, едва сдерживая слезы, и я была ее персональной богиней, не меньше.
И возможно, я бы так и любила блондинок, и выгуливала бы парой 76 и 17 см в холке всю оставшуюся им жизнь.
Но было нечто, чего я не могла искоренить в этой красотке, как ни старалась. Она категорически не желала считать квартиру - квартирой. И дорогущие пеленочки на полу были ей не указ. Не имело значения, погуляла она или нет. Она оставляла крохотные лужицы и кучки в любой точке моих 77 квадратов, и натыкаться на них стало моим наваждением. Я уговаривала... но она не соглашалась. Я орала... она плакала и делала вид, что умрет от несправедливости прямо сейчас. Она стоически переносила содержание в больщущей клетке в мое отсутствие. Если предположить, что стоики не напрягались ходить под себя.
Не пускаете по квартире? Не вопрос. Пописаю на подушечку и на нее и лягу.
Это была катастрофа вселенского масштаба, и я при моем отсутствующем начисто терпении и неумении повторить два раза, чтобы не наорать, мирилась с этим беспределом полгода. Полгода моих воспитательных позывов пошли буквально псу под хвост.
Я считала такое отношение ко мне крайней мерой несправедливости, потому что я кормила, поила, таскала на руках и любила. Хвасталась этим безмозглым существом и приводила ее в состояние звезды после косметического салона. Она купалась, сушилась феном,  ее расчесывали и подравнивали. А она ходила под себя и смотрела непонимающе.
В общем, я прощалась с ней с сожалением. С легким чувством собственной неполноценности. С ощущением, что блондинок в моей жизни больше не будет.