Просто вечер

Один из многих вечеров без него.
Сейчас он в самолете...
И у меня две недели внутреннего анабиоза, чтобы хранить в себе надежду на встречу и мечты о том, как все будет.
Мечты ли это будут или попытка визуализации - не знаю. Все стало другим, все изменилось и обещает еще меняться.
Я научилась быть счастливой, когда все вокруг говорит мне, что с точки зрения нормального человека, счастью тут взяться неоткуда.
И я радуюсь, что мне тесна точка зрения нормального человека, мое счастье в нее не вмещается. Оно - невозможное и удивительное.

У моего счастья самое красивое имя, самые нежные руки, самые неуклюжие попытки построить отношения, самые наивные желания показать себя лучше, чем есть на самом деле.
И он ни черта не понимает, что мне не нужен кто-то лучше, чем есть на самом деле. Мне нужен он - именно такой, и ни одного атома я бы не хотела исправить в нем, ни одного слова, ничего.
На самом деле любить его таким, какой он есть, со всеми его недостатками и даже пороками - это тоже разновидность эйфории. У всех очки розовые, а у меня темные. Уж слишком мое солнце яркое, смотреть больно.
Но не смотреть я не могу. Когда он рядом - я смотрю только на него. Когда его нет рядом - я все равно мысленно смотрю на него.
И ведь год прошел, а от него все так же божественно пахнет и я каждый раз наслаждаюсь, что на мне остается его запах, он все такой же красивый для меня и я не вижу его возраста, я все так же восхищаюсь его умом и артистичностью, я все так же умираю от счастья в его объятиях.
Эйфория...
Должна бы уже пройти, угомониться, остыть.
Что-то подобное было с вождением машины. Все говорили: через год тебе надоест, но прошло три года - и мне не надоело, потом семь лет, потом десять... Теперь вот тринадцать, а я все так же с удовольствием сажусь за руль и плавно выжимаю педаль газа. И единственное место в мире, которое меня лечит и успокаивает - это моя машина.
Так и с ним: год прошел, а я счастлива и с каждым новым поворотом наших отношений становлюсь только увереннее, что это - то самое, что я искала, что меня делает женщиной, поднимает над бытом, над проблемами.
Так и не появилось в наших отношениях ничего, что мне бы надоело, что меня бы раздражало.
А ведь речь о человеке, с которым почти никто не может ужиться. Который живет так, будто назло всему миру. Его осуждают, а он только усугубляет это осуждение. Его ругают, а он только выше поднимает голову. Всегда в бою, всегда в боксерской стойке, всегда готов дать отпор.
Это же ужас, что за человек!
Это же лучший медведь, которого я могла бы встретить!
Глядя ему в глаза, я почти никогда не могу сказать, о чем он думает. Чтобы понять, о чем он думает, мне надо не смотреть, а чувствовать. Ловить нюансы интонаций, построение фразы, подбор слов, смену темы... Чертову тучу мелочей, казалось бы незначимых нисколько. А я считываю его, как штрих-код, и понимаю, что меня ждет в следующую минуту или через неделю или месяц. Иногда на расшифровку штрих-кода требуется несколько часов или дней, но голова работает в фоновом режиме и досчитывает итог, цепляя дополнительные вводные.
Ни с кем не было труднее, чем с ним.
И ни о ком не хотелось сказать с душевным трепетом: Мой Мужчина.
Я вот только сейчас научилась произносить это и думать, что я вкладываю в них то, что люди вкладывают в эти слова через неделю свиданий. До недавнего времени он был Мужчина, которого я люблю. А теперь мой.
И мне приятно, что он обращается мыслями к Сомсу Форсайту, пусть в негативе, как всегда, потому что именно Сомс всегда вызывал у меня немыслимый душевный трепет.
Мне нравятся собственники, мне приятно быть собственностью своего мужчины. Мне нравится, что он меня ревнует, что гордится мной, что уважает мое мнение и спорит со мной и знает, что я все равно люблю его и буду любить.
Что бережет меня и хочет быть в моих глазах лучше, чем в глазах своих одноразовых подружек.
Я уже не девочка из его длинного послужного списка.
Мы оба изменились. Он вырос, я - попыталась соответствовать его внутренним и внешним представлениям и оказалось, что это просто. Просто быть такой, какую он хочет. Просто удивлять его от раза к разу и завоевывать его доверие. Просто оставлять интригу и позволять ему быть лучше в моих глазах.
Он будет таким, как я его вижу. Он будет пытаться соответствовать, он уже пытается.
Никто не говорил ему, что он самый лучший, никто не видел в нем трогательные душевные порывы и неумелые попытки быть человеком в мирное время, а не боевым генералом на фронте.
А я говорю ему: ты можешь все, у тебя получится, ты талантливый, ты лучше всех.
Он фыркает, иронизирует, отмахивается. И - верит. И - старается в меру сил.
И вдруг в эту самую минуту он вспоминает о том, что есть я и я люблю его. За то, что он такой ужасный тип и за то, что многие, да и он сам, считают, что его не за что любить.
А я хочу, чтобы утром он проснулся в своем номере в Тель-Авиве и посмотрел на восход над морем и понял, что жизнь прекрасна и у нас с ним столько счастливых лет впереди. Чтобы он лежал на пляже после всех встреч и переговоров и представлял, как вернется. Чтобы он думал, как однажды купит дом... Обрывал себя со словами "размечтался, старый дурак" и снова думал о своем доме и о том, что, возможно, можно было бы попробовать, ведь дом большой и хватит места для того, чтобы она привезла туда свои тряпки, свой компьютер, свою энергетику, свою любовь к нему...
А эти две недели для меня пролетят почти незаметно в ожидании реального его. Или совершенно нереального его.
Ведь ждала же я сорок три года, чтобы только его увидеть...